Метлах - где это? О плитке, посуде, благотворительности и чуть-чуть о счастье

Париж — о да, это прекрасно. Берлин — хм, тоже неплохо. Стокгольм — и он так вполне ничего себе. Столицы Европы, как-никак. Но сегодняшний наш репортаж мы посвятим совсем не им, а маленькому европейскому «медвежьему углу», нетуристическому, но тем не менее весьма известному. Как так? А вот так.

Скажите, кто из вас не слышал словосочетания «метлахская плитка»? Все слышали, все видели, красотой плитка ну никак не блистала. Этой самой метлахской плиткой, красновато-коричневой или темно-желтой, были выложены все мало-мальски приличные общественные сортиры нашего необъятного Отечества. Вот только к настоящей метлахской плитке то, что мы привыкли видеть и так называть, отношения не имеет.

И чтобы в этом убедиться, я предлагаю вам сегодня путешествие в городок Метлах, на границе земель Саар и Рейнланд-Пфальц. Глубокая провинция, затерявшаяся где-то между Саарщиной и Пфальцщиной, от Люксембурга целых (ужас!) сорок километров.

Как всегда, начнем с исторического экскурса.

Название «Метлах» происходит, скорее всего, от латинского «Medius Lacus» — то есть, «между озер».

В 7 веке франкский герцог Лутвинус, по совместительству епископ Трира, строит на реке Саар аббатство Святого Петра, где и завещает похоронить себя. В 9 веке аббат Лиоффин велит воздвигнуть над могилой отца-основателя церковь Святой Марии, восьмиугольник в основании, взяв за образец Кафедральный собор Аахена. Сейчас церковь Святой Марии именуют Старой Башней, и это самое старое архитектурное сооружение земли Саар.

Аббатство, ставшее бенедиктинским, не раз горевшее и разрушенное войнами, отстраивалось и перестраивалось вновь, свой теперешний барочный вид обрело к середине 18 века — и немного позже было секуляризировано Наполеоном Бонапартом «по причине упадка».

В 1809 году плодами секуляризации воспользовался практичный люксембуржец Жан-Франсуа Бош, или, по-немецки, Иоганн-Франц Бох. Именно этого варианта его фамилии мы и будем придерживаться далее.

Бох, сын предпринимателя, обладал, несомненно, даром предвидения. Оценив качество глин и песков Саара, наличие большой воды, лесов и дешевой рабочей силы, он организует фаянсовую и фарфоровую мануфактуру. Но если все его предшественники ориентировались на богатого покупателя, то основная «целевая группа потребления» продукции Боха — простые люди весьма и весьма среднего достатка.

Бох был предпринимателем «нового типа», сильно опередившим свое время. Фабрики оснащались первоклассным оборудованием, для рабочих были основаны госпиталь, вдовий дом, детский сад, дом престарелых, начальная и художественно-ремесленная школы, касса неотложной финансовой помощи. Созданы были общество трезвости, кружок рукоделия, кружок душеспасительного чтения, рабочий хор, стипендии для одаренного юношества. И почти все это существует и прекрасно работает до сих пор.

Так вот, фирма «Иоганн-Франц Бох» развивается великолепно, открывает филиалы и магазины в Брюсселе и Дрездене, в 1822 году в Берлине на Прусской Выставке получает золотую медаль за свой фаянс, а в 1836 году Бох делает «интересное предложение» объединиться своему главному конкуренту, пожилому Николя Виллеруа или, по-немецки, Николасу Виллерою. И с этого памятного года начинает свое существование всемирно известная и глубоко уважаемая керамическая фирма «Villeroy & Boch».

Производственный союз был впоследствии закреплен семейными узами, кланы Виллерой и Бох переженили своих детей и племянников, фирма переходила по наследству, наследники учились в самых лучших учебных заведениях Европы, к фамилии Бох была добавлена приставка «фон», а семья Виллерой-Бох дала миру известных художников, таких, как Анна Бох и Ойген Бох (Эжен Бош), импрессионист и большой друг Винсента Ван Гога.

Аббатство Метлаха стало зданием заводоуправления, остается им и до сих пор. Фабрика благополучно существует, производя теперь уже совсем недешевый малосерийный и авторский фарфор и фаянс, а также воссоздавая по старым образцам и рисункам плитку для реставрационных работ.

Что такое заводоуправление в нашем традиционном понимании? Строгое унылое здание с обязательной проходной, куда просто так и не попадешь, да и незачем. Что там смотреть-то? А слушать? Вот то-то и оно.

Все не так в заводоуправлении фабрики «Виллерой и Бох». Приезжаем, паркуем машину на полупустой городской стоянке и входим без всякой проходной в очень красивое старинное здание, из открытых окон которого несутся мощные фортепианные пассажи. Второй Концерт Бетховена. И в отличном исполнении. Откуда вдруг? «Тише, тише, — улыбается служитель. — У нас два раза в месяц абонементные благотворительные концерты. Традиция такая, около ста лет уже».

Это значит, что два раза в месяц бомонд земель Саар и Рейнланд-Пфальц съезжается в крошечный Метлах послушать хороших исполнителей. И платит за это немалые деньги. А часть зала оставляется специально для работников фабрики и жителей Метлаха — и это для них или бесплатно, или за символическую плату.

Послушав часть Второго концерта, отправляемся бродить по заводоуправлению дальше. Никто не останавливает, никто не спрашивает, зачем. Спрашиваем мы — о музее, и нас вежливо туда провожают. Народа в музее немного — мы да группа очень пожилых людей из дома престарелых города Кобленца. У них раз в неделю экскурсия.

Музей — не просто музей. Фаянс и фарфор представлены в интерьерах соответствующей эпохи и социального слоя. Вот буржуазная гостиная, вот кухня рабочей семьи, вот интерьер маленького кафе или пивной. А вот, простите, интерьеры берлинских и парижских общественных туалетов в стиле «модерн». И плитка, плитка в этом же стиле. Никакая не «суперлюкс» — а обычная, для облицовки подъездов и тех же туалетов и ванных.

А вот и столовая семьи Виллерой и Бох. И за столом, в натуральную величину, из белого фарфорового теста-бисквита — вся семья, весело празднующая помолвку одной из дочерей.

А дальше — ни в сказке сказать. Не знаю, как у мужчин, а у дам бы точно «замерло сердечко». Посуда всех эпох, начиная со стиля «ампир» и заканчивая «постмодерном», в витринах.

Бох был первым фабрикантом, внедрившим в фарфоровое производство переводную картинку. Так вот вся эта сложная технология представлена поэтапно.

А вот то, от чего сердце мое замирает до сих пор, несмотря на недетский возраст. Кукольные дома. С настоящей фарфоровой посудой. С настоящими фарфоровыми ваннами и кухнями, где все-все настоящее. И в это можно было играть, мама дорогая! Где мои десять лет, я вас спрашиваю?

А вот детская посуда. А вот — что это такое восхитительно красивое? Ба, «ночная ваза с цветочным бордюром». А вот каталоги, по которым начиная с середины 19 века «Виллерой и Бох» поставляли продукцию по всему миру. И в Россию тоже. А вот…, а вот…, а вот…

Пробродив по музею часа три, одурев от всей этой красоты и изобилия окончательно, нетвердыми шагами двинулись к выходу. Где тут выход, в этих барочных закоулках? Кофе бы сейчас. Большую виллероевскую чашку.

Добрый ангел в лице служительницы музея направил нас «налево, потом направо, потом спуститесь на один пролет вниз — и дальше увидите».

И мы увидели. Мы увидели воссозданный со всею любовью красивейший интерьер «Кафе де Пари» с виллероевскими плиткой и посудой. Официантка в белом фартучке и длинном черном платье, с кружевной наколкой на высокой прическе принесла нам кофе в бошевских чашках-модерн. «Сильвупле, месье-дам». И еще меренги к кофе.

И от ощущения счастья, абсолютно полного, когда нечего более и желать, впору было прослезиться. И не стыдиться сантиментов.